– Никулишна, картошку-то зачем сажать?! – чуть не со слезами спросил Геннадий. – Мы ж ее не едим!!
– Зачем – зачем?! За спросом! Не едите, потому как у вас ее не было и нет, – спокойно ответила Никулишна. – А я никому не мешаю! Картошку, вон, у соседей купила, у них она рассыпается. Язык проглотишь!
Так и было. Глава семьи едва язык не проглотил, когда отведал бабкиной картошки с укропом и маслом. Вопрос был снят. Геннадий даже купил Никулишне набор садово-огородных инструментов, а себе мини-трактор – пахать по весне картофельное поле. Никулишна посмотрела, как троюродный внучок управляется с техникой, согнала его с чудо-машинки, попросила показать, что куда включать, и через полчаса пахала сама, лихо прихватывая с краев кусочки целины.
– Хорошо, что ты бензопилу не купил, – простонала Вероника, жалуясь вечером мужу. – А то бы твоя бабушка сосны бы поспиливала!
Никулишна будто услышала это, и за обедом сказала:
– Сосён больно много на участке, а на них яблоки не растут…
– Что я и говорила! – Вероника многозначительно посмотрела на мужа.
К счастью, обошлось без вредительства, и сосны остались живы, и копать Никулишна стала только там, где ей отмеряли хозяева. И с этого огорода она снимала урожаи такие, какие соседям и не снились. Роста Никулишна была не малого, неуклюжая и огромная, но сильная. А вот рука у нее легкая: что ни воткнет в землю, все растет и дает плоды. И помощи бабушка Анна ни у кого не просила. Что сажать, что полоть – все сама. В воспитательных целях Никулишна попыталась приобщить к этому делу Варвару, но где вы видели ребенка, который с удовольствием пропалывает сорняки?! Вот это самое Варька и сказала Никулишне:
– Ба-Анна! Ты сбрендила?! Сорняки полоть! Да я же еще ре-бе-нок! Я гулять пошла!
– Иди, гулена, – ворчала Никулишна.
Она проводила Варьку до соседнего дома, впихнула ее в калитку, и пробасила вслед:
– Хозяева! Принимайте гостью.
Бабки-молодухи выпорхнули на крыльцо и защебетали на два голоса:
– Варенька, здравствуй! Здравствуйте, Анна Никулишна! Чайку попьете?
– Благодарствуйте! Дела у меня. Пойду. Вы, это, как приведете Варьку домой, кричите меня, чтоб она не ушмыгала куда. Пошла я!
Никулишна закрыла за собой калитку, на всякий случай погрозила Варьке пальцем, мол, помни, как себя вести. Девочка по привычке показала ей язык, отвернулась и поскакала на одной ножке к крыльцу, где ее ждал приятель Митя с бабками-молодухами.
А Никулишна сполоснула руки, скинула у входа в дом резиновые калоши, которые надевала для работы на огороде, и позвала котенка:
– Котенька, пошли чай пить!
Котенок все понял, задрал хвост трубой, и побежал за Никулишной. Он уже хорошо знал, что такое «Котенька, пошли чай пить!» Это значит, что бабка раскочегарит самовар – старый, настоящий, с черной трубой, который топят сосновыми смолистыми шишками, – и пока заваривается чай, она достанет из большого белого ящика жирное молоко, щедро плеснет в миску, и погладит котенка. Он будет, зажмурившись, лакать, а она пожалуется ему на то, что Варька совсем от рук отбилась, а родители ей все потакают и потакают. А еще какие-то сороконожки объявились в парнике, которые «жруть и жруть листья огурцов, уже все в дырку, и ломай тут голову, чем попрыскать против них».
Они удивительно находили общий язык, разговаривали молча, и слышали друг друга. Котенок забирался по длинной бабкиной юбке ей на колени, она подставляла ему большие твердые ладони, и он устраивался в них, и заводил свою песню – храндучал. Бабкино слово. А как иначе скажешь, если и в самом деле – храндучит?!
Лето они прожили в любви и согласии. Котенок из малыша превратился в подростка – длинноногого и угловатого. Нос у него стал еще больше, и черные изящные кисточки на ушах сильнее обозначились. Он шнырял с утра до вечера по участку, часами сидел в подвале, как в дозоре, и караулил крыс. Они, кстати, почуяв кота, куда-то ушли, исчезли, испарились. Это первой заметила Вероника. Она стала с уважением посматривать на кота. Вот только он, прожив целое лето в их доме, так и не обзавелся именем. Никулишна звала его ласково «котенькой», а остальные никак не звали. В лучшем случае – «кыс-кыс».
А лето, между тем, подбежало к финишной ленточке. В самом конце августа зарядили дожди, и папа Геннадий сказал, что если не распогодится, то скоро надо выбираться в город.
Никулишна срочно убирала в огороде и парнике. Уже не надо было крутить огурцы и помидоры, и варенье варить было не из чего. Слива не уродилась, удалось собрать лишь маленькую корзинку – на компот, да поесть. Картошку Никулишна выкопала еще до дождей и успела высушить на солнышке.
– Ну, вот, котенька, еще один год кончился, – бабушка Анна года считала не со смены календаря, а от окончания осенней уборки урожая. – Сейчас соберемся, и зимовать поедем.
Кот сидел на крыльце под навесом и слушал Никулишну, которая тщательно очищала щепкой от подсохшей земли лопату, и вещала басом:
– Я тебе песочку сухого мешочек припасла, потому как ты любишь теперь все делать по-взрослому, в песочек, а не в газетки рваные! Скучать будешь по вольной воле-то, котенька! Там ведь у нас этаж высокий, и лифт. В лифте коты на улицу не ездиют, так что придется тебе жить до самой весны, как и мне – в неволе. Неволя, брат, она и есть неволя. Моя б воля, я б отсюда никуда, ни ногой. А что?! Еды тут навалом. Хлеб печь – не велика премудрость. Хочь в хлебопечке, хочь в духовке. Печку бы поставили на первом этаже, и зимовали…
В своих мечтах она порой уезжала в свою архангельскую деревню, почти полностью вымершую, но такую родную. Ей порой по ночам снилась старая изба, с заколоченными крест-накрест окнами, и печка, в которой она варила необыкновенного вкуса кашу, а по ночам, когда было холодно, спала на печи, раскинув на теплых кирпичах старый матушкин тулупчик.
– Не знаешь ты, котенька, что это такое – спать на русской печке. А это, как Варька говорит, «самый кайф»! Бывает, с вечера расхвораешься до соплей и теНпературы. Ну, чашку чаю с малиной наведешь, да на печь и завалишься. От хворобы-то сразу уснешь, как убитый. А утром поднимешься, а ее – простуды-то, будто и не было. Вот такая лекарка она, печка русская. Жалко, котенька, что ты так и проживешь свою жизню, печки русской не повидав…
Конец ознакомительного фрагмента.
